Я славно повеселился в последние несколько лет. Поводов хватало, занимаясь одним известным музыкальным журналом. В крайнем случае, повод всегда можно было придумать. Пора сделать передышку, засесть с бутылочкой в берлогу и окинуть трезвым взглядом поле битвы. А заодно посмотреть, как это выглядит на бумаге. Не принимайте все близко к сердцу – это всего лишь гонзо-журналистика, такая, какой я ее понимаю.

Первым в цепкие лапы попался Лигалайз – так уж сложилось. И сейчас вы становитесь свидетелями истории, которая еще не понятно как закончится. Главы будут появляться примерно раз в три недели - этакая попытка восстановить события, у которых всегда найдется продолжение. Может, кто еще помнит старые журналы, в которых постоянно что-то печатали, крайне увлекательное, но с продолжением, а мы все ждали, что будет дальше? Точного ответа не знаю, но то что дальше будет – гарантирую. Тут уж я постараюсь. Появятся новые персонажи, вполне всем известные. Но знаете ли вы их так, как повезло узнать мне? Вот и посмотрим.

Посвящается Алексу Керви, человеку, который подарил нам «русского» Хантера Томпсона.

Ну что, погнали?

Лига, где бабки, чувак?

Лютой зимой 1847 года семейство Доннеров с кучей наемных работников и несколькими индейцами-проводниками отправилось в поисках нового смысла жизни через горы Сьерра-Невада. Возможно, это первый, еще неосмысленный пример американской мечты в действии, в своем истинном смысле. Все закончилось снежной ловушкой в горах, голодом и каннибализмом. Большая часть путников не выжила. Проще говоря — съели друг друга, только косточки остались. Позже, видимо отчаянные шутники придумали для этой истории отличное название — Donner Party.

Впрочем, словосочетание «американская мечта» было произведено на свет божий гораздо позже — в 1931 году его впервые использовал по назначению Джеймс Траслоу Эдамс. С тех пор эта самая мечта будоражит не только умы потомков Доннера, но и докатилась, приобретая совершенно причудливые формы, и до наших, странно вибрирующих мест. Россия — как раз самое оно, где еще вполне незамутненные умы искренне могут позволить себе устраивать «вечеринки Доннера» в поисках своей версии «американской (купчинской/бутовской?) мечты». Приятного вам ребятки аппетита!

 Из моей записной книжки, времен работы в известном музыкальном издании: «Одной из важных форм ментального каннибализма как-то незаметно стал, собственно, российский рэп — особая форма мечты (извращения), с каждым годом все больше напоминающая о бренных телах несчастных спутников того самого американского пионера».

Нет, я совершенно не против, что бы рэп существовал в России, а главное — на русском языке. Я всеми своими конечностями за! Знаете, свою первую рэп-пластинку я купил еще в 1989 году, в обычном советском универмаге. Это были Run DMC. Много чего произошло с тех пор, и не стоит устраивать свиной визг и полемику на пустом месте.

Но кое с кем поговорить по душам я собирался давно, тем более он сам напросился. Меня не пугает даже тот факт, что у него уже в четырнадцать лет был черный пояс по каратэ (после соревнований в Японии). У меня есть свои секретные методы, испробованные на разных строптивых личностях, возомнивших себя крутанами. И главный вопрос — где бабки, чувак?

«Бремя белого человека, — говаривал герой Джека Николсона в фильме Shining, — бремя белого человека». Эту фразу я вспоминаю в промерзлом магазинчике на станции Баковка, покупая бутылку темного рома, куда меня занесло с вполне определенной целью. Через пару минут к крыльцу магазина подруливает Hummer, и я заваливаюсь внутрь.

— А теперь валим отсюда в приличное место, — говорю я, — хорошим парням тут нечего делать. Они меня засекли!

— Я знаю одно такое место, — тут же отвечает мне Лигалайз с переднего сидения. — Оно мне сейчас служит домом.

— Что ж, давай опробуем его на прочность? Думаешь, туда не прорвутся?

— Будем стоять насмерть!

— Не сдрыснем?

— Продержимся.

— И у меня еще важное задание, перед которым остальные проблемы выглядят ковырянием зубочисткой во вставных зубах Микки Рурка! — заявляю я.

— Ты меня пугаешь, — Андрей опять оборачивается ко мне и внимательно смотрит в глаза, — надеюсь, ты еще не пьян?

— Что ты, трезв как свежевымытый стакан Чарльза Буковски! — уверяю я его, — И по этому смело говорю тебе — у меня есть миссия. Я — голос совести хип-хопа!

— Давно? — интересуется Лигалайз. По его небритым щекам пролетают случайные лучи света от уличных фонарей, натыканных вдоль дороги. В этот раз он даже не поворачивается. Мне понятно — он не верит.

— Пару часов — точно, — успокаиваю я его.

— Серьезный срок! И что совесть хип-хопа хочет от меня?

— Ты обязан показать мне деньги!

— Какие деньги?

— За которые ты продался! Я должен их видеть, что бы потом во время страшного суда свидетельствовать — хип-хоп мечта действует! Я — совесть, я говорю с тобой от всего великого интернета! Пацаны должны знать правду.

— Отличная идея, — соглашается Лигалайз, запирая на засов тяжелые ворота, — я давно сам хотел заняться этим вопросом. Не мог найти напарника, которому можно доверять.

— Мне можешь доверять полностью, — уверяю я его.

После третьего стакана мы начинаем поиски. Сначала Андрей достает свои большие коробки, вываливает все на стол под истошные вопли Высоцкого, несущиеся с телевизора — старые тетрадки, болванки, пожелтевшие листки бумаги, мелко исписанные нервным почерком. Денег нет. Роемся в ящиках. Там тоже всего хватает, но только не бабла.

— Кто-то успел все перепрятать, пока мы добирались от станции, — тихо говорю я, — нужно еще по одной и все тщательно осмыслить.

— Я знал, что так будет, — качает головой Лигалайз. — Возможно, за мной давно следят.

— Тут хороший интернет?

— Говно, еле шевелится.

— Этим свинопасам достаточно. Нам нужны лопаты!

— Все давно припасено, именно на такой случай, — радостно вопит Андрей и наливает новые порции.

Через полчаса все готово для серьезного продолжения операции по поиску мечты, то есть самых настоящих денег за хип-хоп под маркой «бремя белого человека» — мощный фонарь, две лопаты, веревка, бейсбольная бита, бутылка с ромом (неужели кто-то поверил, что я купил всего одну?), стаканы, два апельсина, сыр, пачка сигарет. Теперь, главное, никого не спугнуть, если эти сволочи следят за нами на улице.

Холодно, но все идет как по маслу — копаем. Нужно успеть, пока нас окончательно не накрыло. Вполне возможно, что и в ром они подсыпали специальный порошок, что бы не дать нам добраться к цели. Но мы люди взрослые, пустяками не занимаемся, и нас так просто не проведешь — все это время работает диктофон и, если что, ни одна деталь потом не ускользнет из наших цепких лап.

Денег нет. Помню, что Андрей как-то тихо промямлил:

— А может, их и не было никогда?

— Не дай им сбить нас с толку! — пытаюсь подбодрить его я, но мой голос звучит где-то издалека и, возможно это уже не я говорю?

Потом воздух начинает вибрировать, темнота скручивается в одну большую воронку, из которой выскакивают казаки на конях с саблями наперевес, ездят вокруг нас, но не трогают, потом исчезают. Звучит польская речь, но кто это там говорит, понять сложно. Потом… На диктофоне точно есть запись, возможно, это даже голос Андрея: «Этого я узнал, с ним мы снимались в новом клипе, его зовут… э-э… его зовут Бульба!» — Нужно расспросить его, он знает… — точно должен был сказать я, но такой записи нет. Неужели я только подумал так? И думал ли я?

На следующее утро я жарю яичницу с сосисками, пью пиво, которое вчера мы к счастью в холодильнике не заметили и слушаю то, что записано на диктофон. Андрей еще спит и скоро ему предстоит увидеть все эти криво вырытые траншеи в снегу на участке возле дома, разбросанные лопаты, стаканы и окурки. Мне тоже еще пока страшно выходить на улицу — даже из окна я вижу не только наши следы, но и следы копыт. В диктофоне звенят стаканы, хаотично появляется и исчезает музыка, но кое-что разобрать можно.

Голос, вероятно, мой (дальше В): Интересно, кому взбрела в голову идиотская идея для промоушена фильма по Гоголю снимать клип с рэпером?

Голос, вероятно, Андрея (дальше Л): Я точно не знаю… Есть люди, которые занимаются раскруткой фильма. Они, видимо и придумали. Возможно, таким образом, хотят привлечь внимание к фильму у молодежи. Тебе самому как клип?

В: Мне понравился, хотя когда ты в первый раз сказал, что будешь в нем сниматься, я, честно говоря, сразу же подумал — ну что за хрень? Но посмотрел, и ничего так. Бывает, что с первого взгляда свиноебские идеи в конечном воплощении работают. Это тот редкий случай.

Л: Да, идея была смелая. Тут, видимо, сработало еще то, что у меня уже был опыт подобных работ. «Сволочи» тоже не особо стыкуются с хип-хопом, но тогда сработало. Меня ведь звали и для фильма «Мы из будущего» записать трэк и снять клип. Мне рассказали, что режиссер этого фильма услышал песню «Первый отряд» и у него чуть ли не слезы на глазах появились. Он очень хотел что-то похожее для своего фильма. Сначала он попросил песню «Первый отряд», но она была уже отложена для одного полнометражного мультфильма.

В: И где этот мультфильм?

Л: Не знаю, вот уже четвертый год его все планируют. Выйдет ли он вообще, теперь большая загадка.

В: Тогда он попросил написать что-то похожее?

Л: Да.

В: Написал?

Л: Нет.

В: И что тебе помешало?

Л: Не поперло с самого начала. За короткий период времени написать две песни на одну и ту же тему, и что бы они были одинаково сильными, для меня оказалось сложным. Не смог. К тому же гастрольный график был просто изматывающим. В голове было пусто. Хотя мне очень жаль, что не получилось. Это моя тема. Я когда прочитал сценарий, то возникло такое ощущение, что авторы внимательно слушали мою песню — так все совпадало.

В: Слушай, странные темы тебя волнуют. Куда привычней все эти «улицы», «наркотики», «трудная жизнь», «бабки-тачки-чиксы» и прочий ассортимент?

Л: Рэп — отражение реальности. Просто для многих рэперов реальность — это набор стереотипных тем и клише.

В: Тут у меня ром немного остался.

Л: А запивать есть чем?

В: Нет, но можно маленькими глотками, а потом апельсинчик, раз! Думаю, пойдет как по маслу.

Л: Да, тоже думаю, что справимся. (Слышен звон стаканов) У, как кошак на меня смотрит из-за того дерева! Взгляд просто пронизывает… (закусывает) Автор в любом случае пишет про себя. Война — очень понятная метафора. В нашей стране эта тема никого не оставляет равнодушной. Наша вчерашняя история. Ничего отдельно объяснять не нужно.

В: Война, которую ты обязан выиграть?

Л: Обязательно. Каждый альбом, каждая новая песня, это как на амбразуру и именно для того, что бы победить.

В: Знаешь, я, когда смотрю фильм «Они сражались за Родину» часто ловлю себя на мысли…

Л: Смог бы я так?

В: Да, как бы я повел себя в тех условиях? Сейчас, сидя в уютных квартирах, посасывая пивко легко кричать: «Россия, вперед!» и объявлять себя патриотом. А как в реальном дерьме? Ведь были же и дезертиры, и трусы, и предатели… Человек слаб, обосраться может. Пытался на себя подсознательно примерить такую ситуацию, реальную, не вымышленную?

Л: Пытался.

В: И как ощущения?

Л: Главное, что бы было за что, и за кого. За какие-то абстрактные идеи вряд ли кто-то положит без раздумий свою жизнь. Ведь были герои, и войну мы выиграли? Значит, была та Родина, за которую отдавали жизнь? И такие образы меня волнуют. Хотя, сейчас понимаю, что написать про обычного человека, который не выдержал, обосрался, не смог — гораздо сложнее. Не агитку какую-то, а по-настоящему разобраться, что с человеком произошло и как это бывает. Ведь он же не родился предателем, был обычным трудягой и на фронт шел без планов потом обосраться при первой же атаке. Что в ту минуту с ним случилось?

В: А представь, война это не только, когда кто-то норовит убить тебя, но и ты убиваешь. Как это убить человека? Представляешь, какой вопрос? Это сейчас рэперы постоянно пиздят, типа — пушка, кастет, нож, завалить козла… Но многие ли из них понимают, что это такое?

 Л: Рэп — это сплошной пиздеж. Клоунада

В: Американский рэп — то же самое?

Л: Конечно, только там до такой степени заигрались, что решили попробовать спроецировать выдуманный мир на реальность. Клоуны обзавелись реальными пушками и начали реально из них палить друг в друга, видимо, представляя себя героями своих же текстов. Только герои текстов умирают на бумаге, а от пуль начали умирать настоящие люди.

В: Но ведь были невыдуманные персонажи американского бандитского рэпа?

Л: Были и есть, но их единицы. Просто когда они честно и талантливо стали рассказывать об этом, то это так проперло остальных, что многие решили — вот она, настоящая фишка. Сами соорудили миф, в который со временем поверили и решили не только бабки срубать на этом, но и поиграть для закрепления статуса. Только потом оказывалось, что статус клоуна с пушкой не фига не забавная вещь.

В: Такой черный фарс, американская мечта навыворот?

Л: Полный фарс, черти-что происходит.

В: А у нас?

Л: У нас просто клоунада, неумело содранная с их циркового представления. Самое говно, самые дешевые стереотипы мгновенно перетащили сюда. Большинство не понимают разницу между «подражать» и «учиться». Смастерили себе игрушки, увиденные где-то, кто как смог и давай играться.

В: Но почему так хочется перетащить сюда какие-то мифические элементы, а не просто посмотреть, как настоящие таланты говорят про настоящую жизнь? У нас тоже, если посмотреть трезвым взглядом есть что сказать.

Л: Есть одна непонятная многим вещь — то, что американские рэперы ощущают, как трудности жизни, как полное говно — тут вполне обычное и часто нормальное состояние, в этом ничего такого удручающего никто не видит. Вот и тянет ухватиться за что-то этакое, чего никогда не видел, но нафантазировал. Эминем, например, рассказывает, как он был вынужден, что бы выжить пахать по ночам на заводе, и что старая машина уже никуда не годится… Кого в нашей стране удивишь работой на заводе? Или такой старой машиной, для многих и сейчас недоступной?

В: У нас есть рэперы, которые говорят правду? Без имен, не будем никого удивлять или злить, просто тебе приходилось таких слышать?

Л: А какие тут имена? Я не слышал, хотя вполне допускаю, что они есть. Я не искал специально. То, что я слышу в нашем хип-хопе, это все равно вторично и подражание тому, что там уже сделали много лет назад. Хотя вполне себе талантливо иногда.

В: А твоя музыка вторична по отношению к американской?

Л: Возможно… Я по натуре своей больше собиратель, созерцатель-коллекционер, я стараюсь впитать все хорошее, что там сделано. И моя музыка это, наверное, все же некий коллаж из всего того, что я знаю. Все свое свободное время я слушаю, смотрю, изучаю, пытаюсь понять суть. Досконально! Постоянно пытаюсь анализировать полученную информацию. И как результат из этого хаоса, как пазл собирается мой музыкальный мир, появляется та форма, которая есть результат заложенной в меня информации. Можно ли назвать это прямым подражанием, не знаю. Просто подражать мне не интересно.

В: Иллюзий по поводу того, что ты делаешь что-то свое уникальное, ни на кого не похожее, что можно обозвать гордым словом «русский рэп» у тебя нет?

Л: Конечно нет. Смешно было бы так заявлять.

В: Смешно?

Л: Именно так.

В: Тогда выпьем, сейчас ты меня порадовал!

Л: Выпьем. Вкусный сыр, самое оно с апельсинами. Этот сыр — логичное и вполне понятное продолжение после глотка рома, да?

В: С другой стороны, закусить вкусно можно и чем-то еще, но ощущения уже будут другими?

Л: И не обязательно хуже, так? Просто другими. Вот и моя музыка, это логичное продолжение одной из тысячи ветвей большого мирового дерева хип-хопа. Пусть это выглядит пафосными словами, но я действительно так думаю. И сегодня это может быть сыр, а завтра черная икра, а потом огурчик… И в каждом случае свой специальный кайф. Главное сделать это правильно!

В: Вкусно!

Л: Вкус — часто краеугольный камень. Особенно, если это касается изначально далекой от нас культуры. Там, за океаном чуваки вырастают уже с таким музыкальным багажом, заложенным на подсознательном уровне, что нам не дано осилить в своих поисках, пусть и в эпоху интернета. У нас большинство растет, запрограммированными отечественным телевидением, радио… а это далеко не то, что слышит среднестатистический американец в детстве, хотя и там говна достаточно.

В: Думаешь, вкус не врожденное качество, а все же наживное?

Л: На половину точно наживное. Изначально маяки должны быть поставлены в правильных местах, а уже потом проявляется то, чем наделила тебя природа. А так, ну пусть ты изначально талантлив, но на что ориентироваться, если ты ничего не слышал, или слышал совсем не то? Хотя у них нет того, что есть у нас…

В: Это чего же у них нет?

Л: Такой великой литературы, например.

В: Да ладно, кто тебе такую хрень сказал? Это у них нет литературы? Другой вопрос, что для нас она неизвестна, а оттого складывается впечатление, что ее нет, или она слабая. Взять хотя бы середину двадцатого века, с перевернувшей все поэзией битников. Те же The Last Poets — прямая ветвь от экспериментов со словом битников 50-х — Джека Керуака, Алена Гинзберга… А уж как они на рэп повлияли ты и без меня понимаешь.

Л: Возможно я тут чего-то не знаю.

В: С другой стороны, что отечественным рэперам дала наша великая литература?

Л: Те, кому она что-то даст, станут великими!

В: Угу, только читать настоящую поэзию никто не спешит. А главное не спешат разобраться, что это такое и как это применимо в творчестве. Большинство так и не понимают, что как бы искренне они не выкрикивали рифмы «кровь-любовь» — это смешно и убивает то, что хотелось сказать. Правду тоже нужно сказать правильно.

Л: Я вот тоже не силен в этом, и честно, вот так сразу не понимаю что делать, если нужно срифмовать «кровь…»

В: Можно еще «морковь».

Л: Что делать, если «кровь-любовь» наиболее точно передает твою мысль в целом?

В: Для начала разобраться, как в таких случаях поступали бы Бродский или Борис Пастернак, к примеру. Глядишь, слова станут более точными, тексты — более изощренными и метафоричными. А так — часто школьное сочинение авторства троечника-прогульщика, пусть и в порыве искренности и честности. Слово нуждается не в меньшей степени в изучении и анализе, чем музыка, о чем ты говорил выше.

Л: Согласен.

В: Хорошо образованный поэт сможет объяснить тебе, почему так нельзя и где выход.

Л: Ну, я не образованный поэт, я отдаю себе в этом отчет. Но не всякий такой поэт при совершенной технике напишет что-то такое, от чего мурашки по коже.

В: Тут мы опять возвращаемся к таланту и вкусу, да?

Л: Похоже, что так.

В: Хороший рэпер — это…

Л: Мертвый рэпер?

В: Можно и так, история уже имеет примеры, но все же, лучше другое продолжение…

Л: С врожденным талантом, со вкусом, музыкально и литературно образованный.

В: Вот, лучше и не скажешь. За памятник идеальному рэперу!

Л: Мы не его сейчас строим?

В: Нет, мы ищем идеал.

Л: Только где этот идеал? С каждым днем ответственность за каждое сказанное слово все больше и больше. Понимаешь, что словесный понос нести нельзя, а нужные слова найти не так просто. Но, блин, главное все-таки желание что-то сказать правильное? Если оно пропадает, то остается набор слов, к тому же, как оказывается далеко не в художественной форме.

В: Ты пытался представить свои тексты напечатанными на бумаге, как книга?

Л: Страшно.

В: Почему?

Л: Сейчас я не могу их представить отдельно от ритма, без интонаций… Хотя хочется что бы мои тексты могли существовать как самостоятельная вещь. Требования к своим текстам у меня постоянно растут. За некоторые тексты мне бы не было стыдно. Я знаю человека, который на основе моих текстов написал диплом по современным формам фонетики.

В: Ты Велимира Хлебникова читал?

Л: Нет.

В: А почитать?

Л: Боюсь, как бы руки потом не опустились.

В: Да ладно тебе! Учиться никогда не поздно.

Л: Знаю. И, похоже, я сейчас соврал. Мне действительно хочется в этом разобраться. Мне не стыдно начинать все заново. Слушать и учиться. Когда я начинал многие вообще говорили, что рэп на русском — это невозможно. Знаешь, очень давно меня волнует этот вопрос. Еще в самом начале творческого пути меня беспокоило, почему на русском языке нельзя сказать так точно и красиво, как это звучит у тех, кого мы слушали на кассетах. Я представил себе большую стопку тетрадок, исписанных моим почерком.

В: Ни дня без строчки, как говорил Катаев?

Л: Да, и я понял, что когда такая стопка тетрадок станет реальностью я смогу чего-то добиться. Тогда слово станет понятным и правильным. Я жил в Африке и в течение полугода эта стопка с тетрадками преследовала меня. Такая навязчивая идея, ночные кошмары… Это заставляло меня писать и писать… По ночам я работал диджеем в клубе, но просыпался утром, пил кофе, включал какую-то кассету и сразу же садился писать.

В: Много написал, стопка получилась?

Л: Две толстенные тетради точно остались.

В: Что-то потом попало в твои песни, которые мы знаем?

Л: Вряд ли, может пара-тройка фраз, не больше. Это была школа, в которую я сам себя отправил. Но ты понимаешь, что твои школьные сочинения не станут основой романа?

В: Мои уж точно не станут.

Л: Вот и я учился.

— Вот я и учился, — говорит за спиной настоящий Лигалайз. Он в халате и с зубной щеткой во рту. — Это кто сказал?

— Это ты сказал, — отвечаю я и протягиваю ему бутылку пива.

— Красиво завернул?

— Просто елочная игрушка!

— Ты все прослушал? — спрашивает Андрей.

— Почти все.

— Мы что-то нашли?

— Ничего мы не нашли, — развожу я руками. В голове постепенно проясняется.

— Но у меня есть план.

— Я готов, — сразу же соглашается Лигалайз, — мы должны довести это дело до конца.

— Другого ответа я от тебя и не ждал. Сейчас сожрем по сосиске и двинем ко мне.

— Думаешь, ответ там?

— Говорят же, что журналисты — все продажные. А где мои деньги, значит где-то недалеко и твои, улавливаешь?

— Хм, звучит заманчиво…

— А по пути ты мне расскажешь про себя все, с самого начала. Без такой информации мы не справимся.

— Расскажу, — соглашается Андрей.

И он действительно начинает рассказывать, но это уже другая история. Об этом немного позже. У нас остывает яичница и еще по одной бутылке пива на брата.

Продолжение будет