A$AP Rocky сидит напротив меня, за столом внутри лос-анджелесской студии Sound Factory. Он смотрит в сторону, отвернувшись от ужина, в котором он изредка ковыряется вилкой. Не смотря на меня, он повторяет себе под нос два слова, которые я никогда от него не слышал (и, думаю, вряд ли еще услышу): «Без комментариев».

По правде говоря, день был долгим, и он с трудом продержался до конца. Всю ночь он был на студии, вплоть до 8 утра. Затем фотосессия. Это интервью. Корпоративная встреча с дизайнерами. Но, несмотря на свое расписание, ответ «Без комментариев» слышать всё равно в диковинку, даже учитывая, что вопрос был о его личной жизни. А она у него сейчас не самая лучшая. Это один из немногих моментов во время нашего общения, когда Роки просто закатывает глаза, откидывает голову назад и всматривается в потолок в качестве ответа на вопрос. Его косички болтаются на спинке студийного кресла. Сегодня он просто не чувствует этого.

Обычно Роки любит поболтать. Откровенность 26-летнего уроженца Гарлема уже не раз была зафиксирована как на этих страницах (имеется вижу журнал «Complex» - прим. RAP.RU), так и где бы то ни было ещё по ходу его небольшой, но уже добела раскаленной карьеры. Искренность является частью его природной харизмы – артисту всегда есть что сказать. И обычно на деле это такая фраза, которая затем становится классической цитатой Роки. Так почему же сегодня он такой скрытный? Неужели это просто истощение от тяжелого расписания? Или это усталость совсем иного рода?

Трудно не учитывать последние события. Спустя два года после релиза возглавившего чарты дебютного альбома «Long.Live.A$AP» он также стал одним из ключевых трендсеттеров в рэпе и завязал отношения с манекенщицей Шанель Иман. Он был моделью в рекламной кампании Ferragamo и дебютировал в качестве актера в инди-фаворите «Dope» (фильм, который разжёг ожесточенные войны на фестивале Sundance за право проката). В прошлом октябре вышел «Multiply», первый полноценный трек Роки больше чем за год, тут же собравший сумасшедшую прессу. Песня также наделала шуму из-за выпадов Роки в сторону модных компаний Been Trill и Hood By Air, — двух брендов, которым раньше он оказывал огромную поддержку. А в канун Нового года Роки выпустил бэнгер «Lord Pretty Flacko Jodey 2». В песню влюбились все: фанаты, критики, клубные диджеи. Так что прогноз очевиден: 2015 должен стать годом возвращения Роки.

Но затем вмешались жизненные обстоятельства. Буквально через три недели после Нового года умер A$AP Yams, лучший друг Роки, а также его бизнес-партнер; и, за отсутствием лучшего термина, его духовный наставник. Yams был рядом с самого начала: когда Роки ночами висел на телефоне, еще до славы; когда слава была лишь планом — добиться успеха, положить начало движению в Нью-Йорке, которое бы оставило след в молодежной культуре через музыку, моду и искусство. Yams был именно тем человеком на другом конце провода. Всегда.

Понятное дело, что Роки теряется, когда речь заходит о Yams. «Всё у нас [с Yams] было совместным, — говорит он низким голосом, немного растягивая слова. – Все решения принимались 50-50. Мы прислушивались друг к другу».

Yams был известен не только благодаря своей роли в развитии артистов из команды A$AP, но и за своё эклектичное, до конца сформированное чувство сегодняшней и будущей музыкальной сцены, невероятную способность открывать новых артистов. Все это нашло отражение в музыке и эстетике Роки, его идеях и отношении к делу. Он был именно тем, кто прививал другим вкус – такими словами обычно разбрасываются по делу и без, но в этой ситуации это не просто пустой звук. У Yams было особенное чутьё. И все это знали. Особенно Роки.

Когда скончался Yams, в сеть просочилось фото, на котором Роки сжимает свои руки, сидя в приёмной госпиталя. До сих пор это вероятно наиболее трагичное (пусть и запертое где-то внутри) выражение скорби по Yams. На 2015 год у них был план. И впервые не просто что-то пошло не так, но рядом не оказалось того самого человека, с которым они этот план придумали. Нетрудно понять, почему Роки уходит в себя. Или почему он хочет порой отводить взгляд в сторону.

Вернемся немного назад. После фотосессии мы запрыгиваем в BMW 550 GT, которая принадлежит его менеджеру. Роки садится назад и спрашивает, есть ли что-то, на чём можно скрутить косяк. Нас ожидала сорокаминутная поездка от Венис Бич до Беверли-Хиллз, где Роки должен был встретиться с представителями знакового джинсового бренда – мы поклялись не говорить названия – по поводу предстоящей коллекции.

Он берёт свой телефон, чтобы на полную громкость включить оглушительные, дребезжащие отрывки песен из своего нового альбома. «At.Long.Last.A$AP». Гордость Роки за Нью-Йорк очевидна. Он улыбается, пока мы слушаем альбом, и притопывает в такт на заднем сидении в своих кроссовках от Adidas и Raf Simons. После отрывков с альбома Роки переключается на «Liar Liar» Castaways и «Gilla» Beach House (которых он называет в числе своих любимых групп).

Мы направляемся на встречу. Место похоже на торговый центр, вдруг раскинувшийся на полу без преувеличения шикарных апартаментов; мудборды здесь повсюду. Вокруг стоят владельцы; они тут же начинают демонстрировать Роки примеры одежды. Пока ему показывают кислотные пиджаки и джинсовые бомберы, Роки жует палочки Sour Straws из соседнего стенда с печеньем и начинает реагировать на показанные вещи со скоростью пули.

«Да». «Нет». «Нет». «Не то». «Тут надо поменять обшивку». «Перетащите логотип сюда». «Придерживайтесь простоты – это же больше про образ жизни, а не обо мне». «Слишком современно». «Нет, с женщинами надо аккуратнее». «Это хорошо». «Нет».

Во время совещания каждый в комнате наблюдает, как Роки придает словам навязчивый, почти комичный характер. И это несмотря на то, что они получают вполне чёткие инструкции и делают заметки как на бумаге, так и в голове. Всё это продолжается добрых полтора часа.

Мы возвращаемся в BMW, и по дороге в его дом в районе Мелроуз Роки отпускает комментарии насчет Тихоокеанского центра дизайна, а его голос становится чуть более оживленным, чем на протяжении всего дня: «Никогда не поймешь, насколько это здание прекрасно, пока не наступит ночь».

Мы заваливаемся к Роки домой. Несмотря на то, что сам он не водит машину, на пути к особняку стоит чёрный Range Rover. Внутри по всей гостиной разбросаны сумки от Goyard. На кухне же стоит телек с подключенной к нему олдскульной Super Nintendo. Роки садится на кухне и звонит по FaceTime Шанель Иман (официально его бывшей девушке). Иман – с которой он, кажется, состоит в дружеских отношениях – умудрилась заблокировать iPad Роки: «А кто тебя просил ставить на него пароль». Роки улыбается Иман по телефону и в шутку отвечает: «Заткнись», заполняя комнату смехом. После того как решились проблемы с iPad, Роки переходит в свою спальню. Через полчаса он возвращается в свитере от Margiela, бежевом пальто, чёрных джинсах и белоснежных сникерах Adidas Stan Smith. Теперь он готов вернуться на студию.

Ехать до Sound Factory недолго — около 10 минут. Стены студии увешаны наградами Jackson 5, Red Hot Chili Peppers, Брайана Уилсона и других артистов. По столу разбросаны винтажные копии Rolling Stone. Внутри самой студии суперпродюсер Danger Mouse разговаривает с участником MGMT Беном Голдвассером (Роки всегда хотел поработать с ним). «Слышал новое “дерьмо”, – Голдвассер пожимает руку Эйсапу. – По кайфу».

Этой ночью Danger Mouse то входит, то выходит из студии, пока Роки слушает биты и просматривает WorldStar. В какой-то момент он натыкается на Vine-компиляцию и смотрит ее все 17 минут, порой громко посмеиваясь. Особенно во время вайна «Thot Walk» (Thot – сленг, аббревиатура для «This Ho Over Here» — эта шлюха здесь), на котором он окончательно теряет контроль над собой. Когда приезжает его еда, Роки лениво тыкает в нее вилкой и принимается за свою обязанность отвечать на вопросы, хотя и делает это не очень охотно.

Ты немного пропал с радаров. Это было осознанное решение?

Да. Мне нужно было время, чтобы отточить навыки. В искусстве не нужна спешка, да и я не думаю, что можно по-быстрому произвести на свет нечто крутое. Всему своё время. Это не отговорка, и я не пытаюсь тут найти оправдание для [всех задержек] – это именно то, во что я верю. Я взял перерыв и научился действовать правильно, научился делать биты и работать над продакшном.

Хорошо, тогда как изменился процесс создания музыки?

Теперь я куда свободнее, чем когда-либо был. Я никогда не был настолько свободен во время создания музыки, никогда. Я экспериментирую, слушаю и ищу разный звук.

Оглядываясь назад на «Long.Live.A$AP», сейчас ты жалеешь о чём-нибудь?

Да. Со мной случилась та самая клишейная ситуация, когда я стал ненавидеть свои наиболее успешные песни.

Я помню, Yams говорил, что ему не нравится «Wild for the Night». Ты записал бы подобную песню ещё раз?

В этом нет необходимости

Нет? А какие ещё недостатки ты разглядел в своём альбоме?

Выход альбома торопили

Кто?

Я

Но зачем?

Я чувствовал, что должен доказать некоторые вещи, которые по сути и не имеют значения. [Что] я способен на хит-синглы и платиновые статусы. Но это ведь не то, к чему я всегда стремился. Это нечто, на что ты просто уповаешь.

Что изменилось в тебе за те три года, которые прошли с момента нашего последнего разговора?

Я повзрослел. Мне 26. Я смотрю на жизнь совсем по-другому. [Останавливается] Немного по-другому. И мне всё по барабану, до сих пор.

Как изменились твои взгляды на жизнь?

Теперь я не принимаю людей просто так. Ведь нет никаких гарантий, что они будут со мной завтра. Я оберегаю каждого, пока они со мной здесь и сейчас.

Это то, чего ты раньше не делал?

Иногда. Я был рассеянным. Я делал это по накатанной. Я постоянно был в разъездах и полностью увяз в своей собственной жизни.

Одна из твоих новых песен начинается со слов: «Джентрификация разделяет народ, среди которого я вырос». Что ты видишь, когда смотришь на сегодняшнее положение дел в Америке?

Все пошло по п**де. Так все и есть. Копы убивают людей, люди убивают копов. Это же полный п**дец. Но я думаю, скоро все изменится. Мне кажется, люди со значками – или без – перестанут злоупотреблять своими полномочиями повсюду и просто научаться ценить друг друга. Серьезно. [Улыбается] Все, что им нужно — так это травка, немного любви, чутка хорошего секса, малость крутой музыки. Им нужно провести ночь с кем-то экзотическим. Я говорю о ночи с афро-марокканкой-наполовину-шведкой-на-четверть-итальянкой-немного-француженкой-парижанкой. Ммм. Но обязательно с африканской задницей! Её кожа цвета карамели, но в то же время можно сказать, что в ней есть немного ванили. Понимаешь? [Смеется]

Так точно. Можно с уверенностью сказать, что женщины по-прежнему тебя вдохновляют?

Я страстный в отношении женщин. Я ищу способы выразить эту страсть в своей музыке. И если они вдруг не поймут посыл, то я приготовлю для них кое-что особенное. Так или иначе, послание дойдет до них. Я люблю женщин. И я люблю сучек.

А есть разница?

О, разница есть.

И в чём она?

Я не буду говорить, что одни хуже других, но у «женщин» всегда все под контролем. «Сучки» же просто есть и есть, пустышки с отрезанными головами. С куриными головами. Но кто-то ведь должен любить этих шлюшек.

Ты сейчас один?

Без комментариев.

Ок, тогда давай вернёмся к старым отношениям: как ты относишься к критике, которой подвергается Игги Азалия за то, что она «ненастоящая»?

Если она в чем-то фальшивит, то кто-то будет обвинять ее во лжи. Такова жизнь. И я не смотрю на это с позиции: «Я раньше пялил эту девку». Я смотрю на это так: «Она ведь обычный человек». Ты не можешь притворяться. Нужно быть собой на все 100. Вот и всё, что я могу сказать. Вопрос только в том, была ли она в чем-то честна на все 100 процентов?

Люди думают, что её образ сфабрикован.

С ней всё будет в порядке. Всё идёт к тому, что люди начинают сталкиваться со слишком большим количеством посредственного дерьма – принимая его в минимальных и стандартных дозах – к тому, что всё становится настолько перенасыщенным, что у людей не остаётся выбора, кроме как вернуться к настоящему, хардкорному, грубому [искусству]. Сейчас всё неотёсанное. Каждый аспект искусства. Оно меняется и подходит к переменам.

Говоря о переменах, твой дисс на Been Trill/Hood By Air в «Multiply» реально наделал шума. Что за ним стояло?

На самом деле — ничего.

Но ведь многих озаботило это.

Да всем было плевать.

Ты же знаешь, что это не так.

Я не думаю, что это вообще стоит обсуждать. [Те бренды] попросту не признавали и не уважали моё «дерьмо». Я всё начал, а ниггеры даже не признали этого. Или хотя бы не выразили уважения.

В чем проявилось неуважение?

Люди, которые стоят за брендами, не признавали меня как первопроходца, потому что я не сел и не придумал название Hood By Air вместе с Шейном Оливером (создатель марки). Я выражаю своё полное почтение этому бренду. Да. Я уважаю его. Мне он нравился, когда я был помоложе. Он был на слуху то там, то здесь, но никто по-настоящему не смог помочь ему выстрелить. Я был лично знаком с Шейном. Я говорил ему: «Йоу, вернем всё, как было». На это у меня ушли годы. Шейн ведь упрямый. В один год он давал мне свитер, в другой – футболку. Как-то так оно и было. Раньше у меня было полно этого дерьма, примерно после «Peso» – потому что у нас были Hood By Air в клипе на эту песню – и бренд был готов. Потому что я был на виду. Я просто сделал так, чтобы эти вещи выглядели круто и привлекательно.

А что насчёт Been Trill?

Да хорош тебе с этим Been Trill. Даже не пытайся разговорить меня, сам знаешь почему. Люди хотят, чтобы я отвечал на вопросы, ответы на которые они уже знают. Тут не о чем говорить.

Хочет Роки того или нет, но там есть много того, о чём можно поговорить. Посмотрев WorldStar ещё немного, он вежливо просить нас выйти из студии, чтобы завершить работу с Danger Mouse. Разница между Роки несколькими годами раньше и Роки сегодняшним — просто поразительна.

Почти через две недели после этого, выйдя из лифта, я вошёл в его пентхаус в Сохо. Роки нигде не видно в тусклой комнате. Спустя несколько минут он показывается из спальни, но только на долю секунды: «Мне надо отойти, у меня п**дец с животом. Чувствуй себя как дома». И он исчезает.

Внутри гостиной над деревянным столом висит портрет Эйнштейна, а на самом столе стоит Mac и полная окурков пепельница от Александра Вэнга. Пурпурный свет мерцает из длинного коридора, который соединяет его спальню с гостиной. Через пару минут наш герой снова показывается в красном халате и тапочках Visvim. Он выглядит бодрее, чем в ту ночь на студии двумя неделями раньше. Но он всё равно не готов до конца изливать свою душу.

Сейчас ты живёшь более обособленно? В этом году ты даже особо не светился на нью-йоркской неделе моды.

Я не такой скрытный, как, допустим, Майкл Джексон или типа того. Я просто пытаюсь, не знаю, увеличить расстояние между мной и СМИ. Мной и... просто медиа-средой в целом.

Почему?

Это клише: СМИ хорошо подходят для раскрутки и создания шума на пустом месте.

Для тебя это, похоже, в новинку. Что изменилось?

Возможно, я пришёл к выводу, что больше не хочу ни с кем из них разговаривать. Почему сегодня нам нравится синий, а завтра уже красный? Я без понятия. Все, мать его, меняются. Когда я хочу говорить, то говорю. Когда я хочу сходить куда-то, то иду. Я предпочитаю быть свободным. Мне кажется, что когда ты живешь в окружении папарацци, СМИ, когда дерьмо постоянно попадает на вентилятор, они же в итоге тебя и погубят. Поэтому я не хочу давать им права манипулировать мной, потому что когда дойдёт до дела, этим ублюдкам не удастся сломить меня.

Мы говорили о том, что ты прежде всего артист, а не рэпер – между ними ведь есть разница, давай откровенно – тебя задевает, когда люди называют тебя рэпером?

Нет, потому что так будет всегда. Я ведь этим и занимаюсь. Просто мне кажется, что сегодня звание «рэпер» не значит ничего почетного.

Как же так?

Когда ты идешь по отелям в других странах, люди думают, что ты либо спортсмен, либо рэпер. Похоже на то, что рэперы становятся новым способом получить образование (Роки сравнивает их с GDE, аналогом нашего ЕГЭ – прим. RAP.RU).

Пару недель назад мы говорили о том, что искусство не создаётся в спешке. Как обстоят дела с альбомом? Он уже закончен?

Несмотря ни на что, времени всегда не хватает. Ты всегда будешь говорить: «Подожди, дай мне ещё пару секунд. Дай мне еще несколько минут». Если ты перфекционист и стараешься создать по-настоящему крутое произведение искусства, блин...

Кто был твоей музой при создании альбома? Что вдохновляло?

Мишель Лами (жена модельера Рика Оуэнса), мои отношения, мой социальный статус, Danger Mouse, просто моя жизнь, нынешнее положение дел в A$AP. И наркотики.

Какие наркотики?

Психоделики. Раньше я только и делал, что замедлялся. Прометазин. Кодеин. Теперь всё так же, но на совсем другом уровне

Ты и сейчас их принимаешь?

Я использую их себе на пользу. Это не то, на чём я готов сидеть все время. В этом их прелесть. Можно глотать психоделики, но я не хочу делать это всегда. Нет уж.

Когда мы были в Лос-Анджелесе, ты слушал много самой разной музыки.

Я буду с тобой честен, чувак. Когда умер Yams, меня спасла психоделическая музыка. Вещи вроде The Mysterians, «96 Tears». Такие штуки мне нравятся. Я люблю классический рок. Возьми The Doors, их органы. Поэтому мне нравится эстетика Danger Mouse.

Мне всегда нравилась мантра VLONE, линии одежды A$AP Bari: «Live alone, die alone». Как это находит отражение в твоей жизни?

Если посмотреть на концепцию рождения и смерти, то я, скорее, буду «VLONE» (вариант написания слова ALONE, один – прим. RAP.RU), потому что ты рождаешься в одиночестве и умираешь в одиночестве.

Это именно тот принцип, которого ты неизменно придерживаешься по жизни?

Однозначно. Особенно, когда близкие то появляются, то исчезают из твоей жизни. Ну и  прочее дерьмо.

Уже есть какие-то планы относительно выхода альбома?

Я бы сейчас закинулся (игра значений слова «drop» – в контексте закинуться чем-то и в значении релиза альбома) … кислотой ради A$AP Yams. Позволь мне почтить его память. [Замолкает]

Мы выходим из-за стола, и Роки приглашает меня в спальню, чтобы послушать альбом. Огромное пространство в оранжевом цвете; над его кроватью висит гигантский гобелен, который усеян золотыми цепями в стиле Либераче. Роки бормоча извиняется за беспорядок: «Надо было тут прибраться, – говорит он себе под нос, после чего добавляет. – У меня просто кое-кто был прошлой ночью».

На его развлекательном центре висит веб-камера, которая направлена на стену. Я спрашиваю Роки, почему камера в таком положении; он отвечает, что это сделала та, которая была здесь вчера. Но разве не должен он, будучи знаменитостью, беспокоиться о камерах, направленных на него в собственной спальне? Он что-то бормочет в ответ, вполголоса: «Ну, она тоже ведь знаменитость».

Он ставит музыку, поджигает блант и жестом указывает, куда я могу сесть — на один из чемоданов от Goyard. На одном из треков Miguel поёт поверх сэмпла из песни Рода Стюарта «In a Broken Dream». В другом треке звучат куплеты от Juicy J, Bun B и ранее не засвеченные строчки от одного из его музыкальных героев, Pimp C. В одной из следующих песен Роки поет фальцетом (в этот момент в комнате он подпевает). Другой трек, «Holy Ghost», является, по всей видимости, очень едким обвинением в адрес рэперов, которые являются рабами собственных званий. Но Роки больше волнует, как такие вещи противоречат духовности. «Я не хотел, чтобы это расценили как выпад в сторону религии» – объясняет он, после чего зачитывает несколько строчек из трека

Каждый рэпер говорит о том, что его новый альбом особенный; что его нынешний звук — это эволюция, личностный рост. Роки тоже попытался задвинуть нам кое-что из такого, однако в этот раз всё было к месту – ничто на новом альбоме не звучит старо, неоригинально. Сразу становится ясно, что пристрастие Роки к психоделикам — это не простой трёп или притворство. Альбом медленно тлеет, он туманный и словно создан для поздней ночи. Он, несомненно, другой, по крайней мере, для Роки и того, что мы о нем знаем. Или знали.

Как-то на обратном пути в Лос-Анджелес, на студию, я попытался спросить Роки о Yams. Ответ, как и большинство других ответов той ночью, последовал незамедлительно: «Можешь спрашивать о делах Yams, но я не буду говорить о нём самом». Он посмотрел вниз: «Я уже говорил об этой ситуации, и не хочу сейчас говорить о нём». Эта попытка стоила того: последний вопрос, единственный взгляд на то, как смерть одного из лучших друзей повлияла на его работу и, так или иначе, изменила что-то в нем самом.

«Это не заставляет меня быть жестче, а дает мне знать, что я должен быть жестче. У меня просто нет другого выбора. Я должен».