Черно-белые сутки, без контраста, залитые неопознанной выпивкой и засыпанные пеплом; прах остановившегося времени; и не получается сделать спасительный Ctrl+Alt+Delete.

Самое время устроить поминальный концерт и превратить его в сюрреалистический цирк с беспредельным набором самовлюбленных укурков, идеологически развращенных свиней и просто пьяниц. Этого добра в Москве в любое время года хватает. На их фоне любая правильная идея превращается в шоу бородатых женщин, с обязательным вытаскиванием косоглазых кроликов из шляпы. Из одной большой шляпы. На которой кто-то давно вывел нетрезвой рукой букву «П».

Рыба-кит, Левиафан, кашалот, как там еще называют этого странного океанского фрика, имеет два глаза. Я не шучу. Но они расположены на его туше так, что каждый глаз видит только свою сторону, а соединить взгляд и смотреть вперед, как остальные божьи твари — не получается. Как он все увиденное разными глазами суммирует в общую картинку, и суммирует ли, — для меня загадка. Хотя я не биолог, оставим право за обстоятельными объяснениями энциклопедии Брема или, наконец, Герману Мелвиллу.

Тут такое дело — многие культуры, вырастая до уровня кашалота, теряют способность воспринимать мир единым целым. Каждый видит свое с позиции удобного глаза. Почему бы и нет? Да и кто я такой, что бы заниматься коррекцией общего зрения?

Поздняя осень 2006 года, или может уже зима 2007-го, сейчас уже толком и не вспомнить. Лигалайз приводит меня на вечеринку в закрытый клуб «Штопор», кажется, по поводу юбилея заведения. Народу как килек в банке, но вместо томатного соуса все смазаны сливочным кремом — перед нашим приходом бросались тортами. На сцене рубится Noize MC, в стакан что-то наливают, знакомые лица возникают из ниоткуда и исчезают в никуда. Потом на сцене П-13 в полном составе. Слова умирают, едва вылетев из динамиков, падают на пол и бьются в агонии вязкой массой — разобрать что либо невозможно. МС Молодой постоянно забывает текст, но это его волнует меньше всего, как, собственно, и слушателей. Всеобщее возбуждение сливается в единую волну, накрывает и от него тянет предчувствием массовой лоботомии.

— Что же он текст забывает? — спрашиваю я кого-то рядом.

— Антоха? Все нормально, хорошо, что вообще до сцены дожил, — смеется сосед, имени которого я не знаю.

Смысл этих слов я пойму через несколько лет. Сейчас не до этого. Через полчаса Лига знакомит меня с Молодым. Ему все равно. Он уже где-то далеко. В то время в силу моей должности, знакомясь, многие музыканты тут же начинали расспрашивать о журнале, предлагать демо-записи, телефон, «мыло»… понеслось. Молодому — по барабану. Такое впечатление, что он и не слушает меня. Хотя, говорил ли я что-то? Нести всякую чушь сейчас о том, что мы были друзьями, знакомцами, переписывались — на хер! Оставим это другим и недалекому будущему — для несовместимой с жизнью осени 2009 года, когда на сцене клуба Arma 17 все будут рассказывать о том, как они дружили с Антоном.

Но диск П-13, купленный в Питере, долгое время был у меня в проигрывателе. Вот тут истинная правда. Хотя бывает ли правда не истинная? Как сказал бы Леха Никонов — все это долбанная диалектика. Вычеркиваем. Можно просто вытащить колонки в центр комнаты, вывернуть ручку громкости до предела и скормить в проигрыватель затертый диск. Давно что-то я не пугал соседей, наверное, расслабились?

Надеваю грубую полосатую рубаху, которую, говорят, шили арестанты для арестантов в далекой Оклахоме, натягиваю шапочку и пытаюсь добраться до Нижнего Сусального. Машина, которую удивительно легко удается поймать на Таганке, сразу же стопорится в пробке. «Э, нет, — думаю я, — так дело не пойдет, нужно осмыслить ситуацию!» Делаю несколько затяжек. У водителя от удивления чуть глаза не выскакивают на руль. Он начинает нервно переключать радиостанции в своем доисторическом приемнике, но молчит. Время растягивается ровно на столько, что опоздать к началу уже становится сложно.

Хо-хо! Не, ну в самом деле, как же все видят киты? Закрываю один глаз. Все равно, черт, вижу только то, что передо мной. А там вход в клуб, очередь, охранники. Просто иду. Никогда ничего не спрашивай у охранников клуба, просто иди, с одним закрытым глазом, если что-то спросят — сначала не реагируй, каменное лицо, но потом вдруг сделай поворот на 180 градусов, посмотри ему в глаза, промолчи, потом поворачивайся и опять иди. Заставь его догонять тебя и говорить первым, например:

— Ну… эта… вы разденьтесь. Гардероб вот тут.

— Я в гримерке разденусь, — отвечаю и смотрю в его удивленные глаза.

— Так у нас нет гримерки.

— У вас нет гримерки? — я держусь, но понимаю — облажался. Дрисня какая-то! Кто бы мог подумать, что у них нет гримерки?

— Спасибо, друг, — я успокаивающе кладу ему руку на плечо, — тогда разденусь. Но как вы тут без гримерок живете?

— Ну… — он не понимает, что ему нужно отвечать, — это вопрос не ко мне.

— Хорошо, я задам его кому следует.

Я поворачиваюсь в сторону бара, который находится прямо возле входа и машу кому-то рукой. Этим кто-то неожиданно оказывается Багc. Охранник переминается с ноги на ногу, потом уходит. Так, один вопрос решен.

Багc уже что-то увлеченно трет какому-то парню. Молчу. Давно известно — Волга впадает в Каспийское море, киты видят… ну, это я уже сообщал, а Багcа перепиздеть невозможно. Остается только слушать. Покупаю бутылку пива и вот первый сюрприз — у них только сраный Miller. Опять этот вкус мочи. Ага, а еще рассказ про последнюю «Битву за респект».

Эту новость еще не показали по ТВ ящику и я слушаю устный пересказ того, как на финал приехал Владимир Путин и что в связи с его внезапным демаршем творилось за кулисами. Мне смешно и интересно. По крайней мере, в тот момент. Сейчас уже нет — это показали во всех новостных программах, а «Муз-ТВ» будут надувать щеки по поводу, наверное, еще год. Но сейчас я возле бара и слушаю Багcа. Помалкиваю, осторожно глотаю пиво. Да и что я могу сказать? От политики всегда старался держаться на самом дальнем расстоянии. Особенно от того, что у нас называют этим словом. Мое имя не Боб Вудворд и даже не Карл Берстин. В длинном монологе Багcа есть цитаты из речи премьера про «здоровый образ жизни» (я опасливо смотрю на себя в зеркало, но оно далеко, и из него мне в ответ машет бутылкой какая-то невнятная тень), объяснение происхождения понятия «респект», и даже возможно впервые произнесенное публично персоной такого уровня слово «дерьмо». Сложно разобраться в ходе мысли такого человека, но оно его задело и Владимир Владимирович повторно взял микрофон, что бы высказать все, что он думает по этому вопросу. Отличное вступление для вечера памяти МС Молодого. Почему не пригласили премьера сюда? Сегодня о «дерьме» поговорить в самый раз. Путин против «дерьма» (охотно верю), рэперы — тоже против, и внимательно слушают, раскрыв рты, покачивая в такт премьерской читки закинутыми, проспиртованными, обкуренными туловищами. Хм, как быть с таким раскладом? Вечеринка начинается?

У нас уже все как у взрослых. Годы нашей рэп-культуры нужно считать как годы котят по отношению к людям — один за семь. И если к музыке еще предостаточно вопросов, то к истории, вернее, к ее антуражу — вопросов нет. Череда нелепых и никому не нужных смертей. Мэфа отправили за решетку; как говорят, с другой стороны занесли такое количество бабла, что решить что-то было невозможно. Эту историю я слушаю возле могилы Грюндига в тесной компании его друзей, потом мы идем к памятнику Михею… И всякое такое, но неотвратимо работающее на МИФ. Миф о настоящей культуре. Коррекция общего вида. Пусть и с узнаваемым запахом…

Да, запах! Его проскочить нельзя. Только я забираюсь на третий этаж, как тут же попадаю в самый эпицентр запаха. Заправляет всем знакомый бородач, который уже пытался убить меня своими угощениями прошедшей зимой и состоящий на службе у известного «самого крутого фристайлера». Кто-то суетится:

— Где Смоки, позовите Смоки!

Он так усиленно мечется и ищет Смоки, что приходится вмешаться:

— Ты что, газеты сегодня не читал?

— Э-э… что? Какие газеты?

— Обычные. Можно самые известные, хотя везде написано одно и то же.

— А что там написано?

— Смоки сегодня утром объявил, что бросает бесовское занятие и уходит в церковь, служить Всевышнему.

— А?

— Да, там целое его заявление. Помнишь его записи с Кинчевым?

— Ну.

— Вот тот на него и повлиял. Серьезное, скажу я тебе, дело вырисовывается!

Я еще в состоянии выговаривать такие слова как «вырисовывается», значит ситуация под контролем. Чувак внимательно смотрит на меня, потом расплывается в улыбке:

— Да ну тебя! Эй, браза, не видели Смоки?

Нет, этот уже не уймется, приходится идти за новой бутылкой пива. Тем более, что очень не люблю быть пассивным курильщиком. Кстати, где мои сигареты? Ага, вот. Так, что там, мы за здоровый образ жизни? Подкуриваю. Я не рэпер, мне можно. К бармену не протолкнуться, но помни — это обман зрения, галлюцинации, настоящие рэперы занимаются йогой или на крайний случай — восточными единоборствами. А вокруг меня суррогаты. Худые и полные, маленькие и высокие, иногда с шевелюрами на голове, но чаще стриженные под ноль, в мокрых от пота футболках, хотя толком еще ничего и не начиналось — на сцене только Костян, который самозабвенно ставит всякую зарубежную музыку.

Айса, то есть Костяна, я помню по даче. Есть у меня далеко за Москвой фанерный домик, который летом намазывают медом и туда часто слетаются любители сладкой жизни. Выпить водки под шашлычок и на полной громкости, распугивая птиц в лесу, врубить знатную рэпчину. Там праздновал свой день рождения Лигалайз и среди прочих был Костян. Именно в тот вечер Панс выпил впервые за много лет пятьдесят грамм сухого вина и нашел прекрасного собеседника в лице моего товарища — как оказалось они оба страшно любят MC Hammer. Пока они выясняли какая у этого дурня, умудрившегося в кратчайшие сроки просрать все свои бабки, лучшая песня, мы выступали по-взрослому и даже пытались перетанцевать Майкла Джексона. В финал танцевального конкурса вышли я и Лига, но победителя выявить не удалось — я упал жопой в старую ванну, наполненную дождевой водой и меня пришлось срочно спасать дополнительной порцией перцовки. Костян (которого Лига представлял как «первого рэпера в России», а тот смущался и мямлил, типа, да ну, какой же я первый) продержался дольше всех. Эти все уже давно разбросали свои туловища по спальным местам, а Айс все еще сидел у костра и любовно обнимал полупустую бутылку. Думал о вечном.

Утром шел дождь, и мы сидели уже на кухне, слушали всякую музыку, которой с собой у Кости была целая сумка и размышляли о возвышенном. Взрослые, серьезные, клевые парни, знающие в жизни толк.

Сейчас Костян тоже ставит музыку и часто бегает куда-то за сцену, к диванам в углу, и возвращается вполне довольный происходящим. Этот момент меня начинает интересовать. Но мне еще рано туда.

— Извините, молодые люди, — мне надоело толкаться возле бара так и не получив очередную бутылку пива, — пропустите, срочно пропустите, налоговая инспекция, проверка лицензии на алкоголь!

Несколько человек расступаются и я оказываюсь у стойки:

— Так, спаиваете гордость нации? — укоризненно говорю бармену.

— Кого? — не совсем понимает тот.

— Вот этих, — я неопределенно киваю головой, — они ведь только проголосовали за здоровый образ жизни! У вас есть лицензия?

— Что? — я вижу как он напрягся.

— Алкоцензура, отдел тестирования!

— Кто?

— Ладно, забудь. Дай лучше пива.

— Ну, так бы сразу и сказал, — я вижу как у него отлегло на душе, — может сразу две?

— Только за счет заведения.

— Это не ко мне вопрос, извини.

— Ладно, задам его кому следует, обязательно задам, — обещаю я и смутная мысль начинает меня тревожить — кажется, я это уже кому-то говорил, нет?

Возвращаться на третий этаж не охота и я прогуливаюсь по второму, потом спускаюсь вниз. Народу явно прибавилось, похоже, сегодня будет настоящая лесопилка по колени в липких слюнях. К такому раскладу мне не привыкать. Одна история с Лигой в оружейном магазине чего стоит, но об этом как-нибудь потом, сейчас я, собственно, о другом.

В таких ситуациях, уже ближе к середине мероприятия, обычно встречаешь себя. Вот он я, стою прислонившись возле колонны; нет, я вон тот, сидящий на корточках с закрытыми глазами и пустой бутылкой, в некрепких руках. Я внимательно смотрю. Меня нет. Это уже хороший знак. Хотя, возможно, меня просто забыли пригласить на эту вечеринку? Такое случается, но редко.

Толпа все прибывает. На больших экранах по краям сцены мелькают фотографии Молодого. На них он живет своей и все еще жизнью, улыбается, корчит рожи, стоит задумавшись… О чем, Антон, ты тогда думал? Кто-нибудь сегодня в этом зале, наполненном потными телами в широких штанах самых разнообразных фасонов, от которых уже идет сплошной стеной травяно-алкогольный штек, а из прорезей в голове, по идее называющихся ртами, выскакивает друг к другу: «Эй, ман, как дела? Все круто, браза!», так вот, кто-нибудь может поднять припухшие веки, посмотреть в твои глаза и ответить? Я бы и сам с удовольствием спросил сейчас тебя об этом, но не сложилось. Единственный способ, который может дать шанс на такой разговор, я все же отложу на неопределенное будущее. Тут слишком много дел осталось. А там видно будет. Отхлебываю из бутылки. Смотрю на сцену. Там уже что-то говорит ведущий, качество звука резко ухудшается — Костян ушел и запустили чей-то доморощенный бит. В свете фонарей начинают мелькать малознакомые мне лица, микрофон прикрыт большим пальцем, все одновременно говорят и разобрать о чем речь не представляется возможным. Явно что-то трогательное. Удивительно тупой и сделанный на коленках музон, слов опять не разобрать, не знают куда себя деть на сцене. Между песнями опять словесный понос. Иногда проскакивает: мы дружили… последние дни… ты услышишь нас там… А потом я попадаю на новогодний утренник — Мо-ло-дой! Мо-ло-дой! Надрывается чувак на сцене. Достаточно подогретый зал подхватывает — Мо-ло-дой… Дед Мороз, выходи! Дед Мороз… БЛЯДЬ! Что это? Где я?

Нет, я тут и сейчас и это не трип. С чего бы, собственно — я чист, практически, как стеклышко. Но ОНИ ведь кричат ЭТО?

«Все хуево, все хуево, — вопят очередные пацаны с улицы, — а будет еще хуевей!» Ага, это уже парни из Кризис Рекордс, да? «Пошел на хуй, пошел на хуй…» Мо-ло-дой, Мо-ло-дой… «Пошел на хуй, пошел…» С этим контрапунктом нужно что-то делать, и что самое удивительное, я тут совершенно не при чем. Часто бывает наоборот, но сегодня не мой случай. Дед Мороз, Дед Мороз… Антоха, мы тебя помним… «Пошел на хуй… Будет все хуево…»

Внезапно из толпы возникает улыбающееся лицо Багса.

— У них нет будущего, — кричит он мне на ухо, и я не понимаю о ком это он? Но спрашивать нет никакой возможности, тем более, что его слова могут относится к любому в этом зале или на сцене. В том числе и ко мне.

Багс исчезает; там, где он только что стоял появляются потные лица, они вытянуты как рыбьи морды в сторону сцены, вспарывают пространство вокруг плавниками, хвосты вскидываются и разбрызгивают фонтаны пота, у некоторых прорезаются девственные коготки, лопается чешуя… Теория Дарвина в действии, но сколько ждать до последней стадии развития и хватит ли у меня сил? И когда они выползут на сушу и научатся жрать все, что попадется под руку? И меня? Так-так! Я достаю телефон и пишу sms: «Бубба, ты где? Меня скоро съедят!» Ответ приходит сразу. Лига пишет: «Какого хрена ты там вытворяешь, я уже давно тут». Я напрягаю остатки сил и пробиваюсь к сцене, к заветным диванчикам.

Я спасен и это нужно срочно отпраздновать. Сижу на диване за сценой, в руках у меня стакан, наполненный ирландским виски (его мне сразу вручила девушка, представившаяся Администратором, — так и сказала, поправив футболку с портретом Молодого, выполняющей функцию платья; легко задирающейся и постоянно оголяющей маленькую задницу), да, со стаканом виски, рядом с Лигалайзом и Дэном Березиным. Они не пьют. Расписывают песни, с которыми будут выступать.

Тут все слышно почти так же, как и в зале, то есть плохо, но при этом еще можно и разговаривать. Этим немедленно пользуются какие-то люди с большой видеокамерой. Девушка, в вечернем платье и высоких сапогах-ботфортах, с микрофоном в руках аккуратно трогает меня за плечо и спрашивает:

— Вас можно спросить?

— Вы хотите что бы я рассказал о своих взглядах на современную политическую ситуацию в Руанде?

— Что? Нет-нет… Извините, у Лигалайза можно взять интервью?

— Почему вы спрашиваете меня об этом?

— Ну как, вы же… вы же с ним?

— Это правда, я с ним, — соглашаюсь я, — иногда и сам не понимаю как это происходит.

— Что?

— Не бери в голову… Интервью для кого?

— Ну… мы новый портал о хип-хопе… ну, мы еще только… можно?

Я поворачиваюсь к Лиге.

— Там барышня требует тебя, интервью и всякое такое.

— Какое такое? — уточняет Лига.

— Сам разбирайся, я тут не при чем. Я вообще не при чем, а то ведь знаю, чем все закончится.

— Ты на что намекаешь?

— А ты попробуй вспомнить конец нашей последней встречи.

— Пытался… Хорошо хоть шапочка потом нашлась.

— Да уж, под батареей на кухне. Что ты там делал?

— А моей совести там не было?

— Чего не было, того не было, — уверенно говорю я , — придется искать в других местах.

— Тогда я спокоен и готов давать интервью.

Я знаками показываю девушке с микрофоном на Андрея. За ней сразу же вырастает какой-то волосатик с видеокамерой. Они деловито сгоняют с места Березина, совершенно не обращая на него внимания, и подсаживаются к Лиге вплотную. Я отодвигаюсь. Мне это слушать ни к чему. Опять возникает Администратор со вздыбленной футболкой-платьем, в руках у нее очередные бутылки с виски, крепко прижатые к телу с портретом Молодого. Ситуация становится понятной. Стремительно минуя нужную точку она уходит в штопор и я уже точно знаю что будет дальше.

Вибрации в зале становятся откровенно мерзопакостными. Но слава богу, уже пошли вполне вменяемые исполнители. Текст, конечно, не разобрать. Но что тут поделаешь?

Записи в блокноте становятся неразборчивыми… С эти приходится мириться и пытаться выудить из памяти хоть что-то. А она, как раз, срабатывает вспышками и хаотично. В какие-то минуты я уверен, что нахожусь на борту большого и скрипящего мачтами китобойца, а я высматриваю главную цель — большого Белого Кита. Возможно и нога у меня деревянная, но сейчас проверять нет сил и возможностей.

А на сцене Децл — разбрасывает в пространстве свои дрэды и вполне уверенно что-то читает. Смоки… Его, похоже, настигли те чуваки с третьего этажа. Возможно пытали и заставляли отречься от новой веры пока не поздно. Возможно он даже согласился. Крипл… я приподнимаюсь и пытаюсь что-то расслушать, этот парень мне всегда был симпатичен. Даже в роли продавца в магазине рэперских шмоток на улице Гороховой. У него я был готов купить все что угодно, даже трусы-боксеры самого большого в мире размера. А потом встречать в них гостей на Новый год, возле елки, украшенной бесполезными воспоминаниями и пустыми стаканами.

Несколько лет назад. На мою кухню на Таганке входит Смоки, садится за стол, за ним идет Крипл. Прямо над дверным проемом кухни уже много лет висят круглые часы, размеренно отстукивают положенное, но в тот момент, когда Крипл проходит под ними, вдруг падают ему на голову, потом на пол и разбиваются. Крипл молча смотрит на них, потом на меня, потом на Смоки. Задеть он их никак не мог. До того гвоздя, на котором они висели, еще метра полтора от его макушки.

— Вот так всегда, — спокойно говорит Смоки, — где бы Крипл не появлялся, постоянно всякие странности происходят.

Крипл что-то читает, но опять все мимо моих ушей. В самом деле, мы же не музыку пришли сюда слушать? Наливаю опять в стакан, разбавляю энергетиком. Лига вещает в микрофон барышни в ботфортах. Да, Децл… а вот и Кнара. В зале начинается драка. Похоже вечеринка добралась до своей кульминационной точки. Хо-хо! Мо-ло-дой!!! Знающие люди говорят, что тебе бы это понравилось. И неважно чего стоило Спартаку и Ник-Вану все это устроить, и чего стоит сейчас, выдерживая нешуточный психоз и отвращение, волнами накатывающиеся из далекой Праги. Надеюсь, памятник Молодому все же будет, иначе никак нельзя. Иначе, зачем все это?

Кнара пытается успокоить публику. Пытается напомнить всем где они, и по какому поводу собрались. Постепенно драчуны утихомириваются. Эволюция шагает семимильными шагами — из плавников большей частью прорезаются не когти, а сразу кулаки. Но где-то произошел сбой — вместо человека разумного за хлипкой перегородкой сцены со всего маха о борт корабля бьется туша океанского фрика, которому не дано суммировать взгляд своих глаз в единую картинку. И с этим опять нужно что-то делать.

Я поворачиваюсь к майке Администратора и нервно мямлю ей:

— Нам срочно нужен гарпун, самый острый в мире гарпун, который может справиться с настоящим кашалотом!

— Ты уверен в этом? — разговаривает со мной майка.

— Еще как! Иначе нам не выжить в этом паскудстве!

— Где я его возьму посреди ночи?

— Позвони Ахаву, одолжи, дай ему денег, переспи с ним, сделай что-нибудь!

— Выпей, расслабься, а я все организую.

И исчезает. Хорошая девочка, все понимает без лишних слов, кому-то повезло, черт возьми. Вместо нее появляется Богдан Титомир — видимо его шхуна, большей частью ищущая добычу в параллельных водах, оказалась рядом. Отличный повод заглянуть на огонек и отведать свежего китового мяса. Вот он уже на сцене.

С Богданом я познакомился лет семнадцать назад на музыкальном фестивале в Каховке. Вернее, сначала я познакомился с его голой задницей. Я, тогда еще худой и длинноволосый музыкант, с дикой энергией скачущий по сцене и воображающий себя не менее, чем Кидисом, вписался на фестиваль и нас поселили на большом корабле, прямо на Днепре. Тут же жили и остальные участники фестиваля, а еще огромный табун каких-то местных моделей — в рамках общего балагана они устраивали показы хрен знает чего, а заодно и конкурс красоты. Их присутствие на корабле внесло среди музыкантов серьезную смуту. Хотя, я сейчас не об этом, ну, почти не об этом.

Один мой знакомый, севастопольский бандюк, без которых тогда вообще ничего не происходило, тем более музыкальные фестивали, подвыпив, подсел к столику в кафе на палубе и приблизив ко мне вплотную свою бритую голову заикаясь сказал:

— Тащишься?

— Угу, — промямлил я, не понимая к чему он клонит.

— А хочешь я тебя с Титомиром познакомлю?

— Прямо сейчас?

— Можно и сейчас.

— Ну, давай, — я до конца не уверен, что мне это нужно и о чем мы с ним будем говорить.

Но говорить особо не пришлось. Севастопольский пацан уверенно довел меня до одной из кают, распахнул без стука двери и втолкнул меня внутрь. Первое, что я увидел, это была голая жопа, которая ритмично двигалась между двух длинных и тощих женских ног. Я стоял и таращился на это самое светлое пятно в каюте, мой приятель тихо хихикал за открытой дверью, а задница еще какое-то время жила своей жизнью. Потом писклявый девичий голос: «Ой! Ой!!!» Жопа замерла и вдруг исчезла. Вместо нее появилось лицо Титомира, которое сказало:

— Идите НА ХУЙ отсюда!

Вот так я познакомился с Богданом Титомиром. На следующий день мы выпивали в баре, о чем-то говорили, и между прочим, он рассказывал, что какие-то козлы вломились к нему в каюту, когда он только начал обрабатывать победительницу конкурса красоты. Наверное, «Мисс Каховка». Я соглашался — действительно козлы, что тут еще сказать.

Время для решительных действий. Я вручаю Лиге гарпун, и они с Дэнни Би выходят на боевую позицию. За них я спокоен, они знают, что делать с этим косоглазым чудовищем, которое безумствует и запускает фонтаны в нескольких сантиметрах.

Далее еще более сбивчивые записи, в диктофоне один шум… Вот я. Я пытаюсь войти в зеркало и исчезнуть там. Мне срочно нужно увидеть лицо Моби Дика. Мне есть о чем поговорить с ним.

К диванчикам подходит Децл, Администратор предлагает ему выпить. Он удивленно смотрит на нее. Исчезает, как призрак.

Лигалайз уже всадил гарпун и уверенно травит линь. «По бокам чудовища струились красные потоки, словно ручьи, стекающие с холма. Его пронизанная болью туша билась теперь не в воде, а в крови, которая бурлила и пенилась даже на сотню саженей позади них». Хм, но это, кажется написал не я. Жаль, но красивые слова, да?

В моем стакане опять плескается темная жидкость и плавает чей-то глаз. Не человеческий, это я помню точно. Что мы тут вообще делаем, в чем наша настоящая миссия?

Себя я встречаю возле стенки — отсутствующий взгляд, обмякшее тело, вспотевший лоб.

— А, Валер.. а-а, — говорю я чужим голосом.

Но это уже не я, это — Костян Айс. Черт, но ведь только что я нашел себя, и мое лицо очень напоминало то, что я так искал весь вечер. Но теперь это все же Костя. Что с этим можно поделать?

В зале почти пусто.

Мы идем к машине. Кстати, мы — это кто? Ладно, потом разберемся, времени еще достаточно. Нужно срочно найти черный ящик и расшифровать записи. Только одна мысль беспокоит меня — что бы добраться до черного ящика, нужно что бы кто-то разбил самолет?

Слишком много вопросов…

Едем ко мне. Лига поворачивается с переднего сидения:

— Так где, говоришь, нашел мою шапочку?

Так, стоп! Пора нажать на паузу. Эта история, пока я ходил за очередной порцией, стала жить своей жизнью и когда я опять вернулся в сознание и прочитал то, что написано — пришел в ужас. Все было не так! Кто это все написал? Не я! Где-то после середины — уж точно не я. Я знаю, как должно все заканчиваться. В конце должны все становиться хорошими, получить кучу денег, оживать, в конце концов — эй, это не Элвис там вышел из соседнего супермаркета? А тут какая-то шапочка, и компания пьяных свиней, потерявших совесть, едут по ночной Москве, набившись в машину и возомнивших себя клевыми парнями. Кстати, чья это машина? Нет, с нами такого точно не могло произойти. Нет-нет, перематываем пленку примерно до середины. Все, что после слов «Ситуация становится понятной» — вычеркиваем и начинаем серьезно, а, главное, правдиво. Вот! Мы спаслись, конец света прошел мимо нас, я могу даже произнести: «Мне больше не нужны непромокаемые трусики», хотя это, кажется из другого фильма… Но не важно. Смотрим… Хм, или это все таки я? И кто это такой знакомый рядом? И почему у него в руках гарпун?