Rap.ru открывает Камбоджу
Что делать в Камбодже, если вы приехали ощутить биение жизни. Rap.ru объясняет.
Всегда знал, что планшеты на Android опасны — сидевший рядом корейский юнец играл на таком почти весь ночной перелёт до Сеула, а потом лихо смахнул стакан апельсинового сока мне на джинсы. Он ужасно переживал, а я даже немного обрадовался, что хоть что-то случилось, что жизнь на самом деле идёт и пр. Затёр салфетками и к посадке высох.
В самолёте до Пномпеня сидел с приятнейшим профессором из Ванкувера, который уже восемь лет преподаёт грамматику английского языка в одном из корейских университетов. Узнав, откуда я, горячо признался в любви к русской литературе. Основная цель его поездки — Ангкор-Ват («Это не отпуск — паломничество!»).
На паспортном контроле у всех отсканировали отпечатки пальцев, а у меня почему-то нет — наверное, и так вызываю доверие.
По дороге из аэропорта рассматривал мирно спящих прямо на мопедах аборигенов и вспоминал книгу про хикикомори, которую прочитал в Японии ещё осенью 2007 г. — наиболее прогрессивным методом лечения считалась отправка на полгода в одну из стран Юго-Восточной Азии, где, скажем, не работают светофоры, а автобус может прийти не по расписанию или не прийти вовсе. Так людям прививали утерянное в развитой стране биение жизни. Со времени прочтения мной этого ценного научно-популярного труда наша страна развитой так и не стала, а я утратил биение жизни — кажется, последнюю пятилетку мы провели одинаково плохо.
Дети на улицах веселы, некоторые развлекаются инициированием коммуникативных актов с иностранцами. Улыбка в ответ на ‘Hello, Mister!’ приводит их в восторг.
Изредка встречаются кошки. Присмотрелся к одной — оказалась обезьяной.
В свободное (а может, это их рабочее — сразу не разберёшь) время люди активно общаются друг с другом. На одной из тихих улочек увидел игроков в карты. Заприметив меня, они заулыбались и начали зазывать к себе, но я вспомнил совет Амарилло Слима («За карточным столом ищи простака, а если не видишь, вставай и уходи, потому что простак здесь ты»), помахал им рукой и пошёл дальше.
Светофоры здесь действительно, скорее, для красоты, что делает каждый переход дороги уникальным — требуется учесть множество факторов:
Быстро ли едут мотоциклы?
Спешишь ли ты?
Действительно ли тебе нужно переходить эту дорогу (не просто именно здесь, а вообще)?
Есть ли в принципе разница между тем, что ты сбит мотоциклом, и тем, что не сбит им?..
И т.д. — список у каждого свой.
Единственное, чем Пномпень похож на Москву — класс машин чиновников. Когда их кортежи покидали центр города после окончания мероприятий, регулировщики воодушевлённо свистели и рассекали темноту мерцающими жезлами, и в это время одни на всём, отовсюду и во все стороны ехали, а другие (так же отовсюду и во все стороны) шли. Это было самое беспорядочное действо, которое видел за всю жизнь, при этом его участники очевидно получали удовольствие от происходящего.
Последний вечер траура увенчался роскошным салютом над рекой. Вот это я понимаю.
***
Почва вдоль трассы на Сиануквиль красная. На такой хорошо растут маленькие бананы, причём настолько хорошо, что предложение значительно перекрывает спрос. Судя по всему, это не особо расстраивает торгующих бананами и водой женщин — в каждом, кто останавливает машину, они видят прежде всего собеседника, а не клиента. Костлявые серые коровы уминают жухлую траву.
На морском берегу меня встретил Юра. Зима вне Москвы пошла ему на пользу: встретил любовь, похудел на 15 кг. Здесь работает много иностранцев (в основном из Западной Европы), которые курсируют между заведениями и курортами. Искренне завидую их умению жить сегодняшним днём в хорошем климате. Многим за тридцать, но они шутят и дурачатся, как пятнадцатилетние подростки. То ли они застряли в молодости, то ли напротив все остальные выпали из неё в офисы и уродливый быт.
Пока в Камбоджу не летают прямые рейсы из России, наших здесь мало, но Юра говорит, что их всё больше и многие из них неприятны. В целом же вокруг интересные люди всех возрастов.
Да и местные крайне жизнерадостны, хотя многие живут в самой настоящей нищете. Даже не хочется вспоминать про ад имени Пола Пота — к счастью, нынешняя молодёжь родилась после окончания этого ужаса, а люди в возрасте до 15 лет составляют треть населения страны. Важно отметить, что люди старшего возраста нисколько не уступают этой самой трети в желании улыбаться.
Порой иду в этом море сияющих лиц и думаю: «Что здесь вообще делаю я, кислый и постоянно готовящийся ко всё никак не наступающему худшему (как будто 1) худшее гарантировано; 2) к худшему можно подготовиться)?»
***
Время здесь тянется медленно: в полдень мне казалось, что уже часа три, а ещё три часа спустя выяснилось, что только половина первого. Подумал было ускорить ход событий чтением, но чтение лишь навеяло сон. Сейчас, вечером (т.е. вечность спустя) с изумлением вспоминаю своё состояние и думаю: «Зачем? Куда я спешил? Что мной двигало?». Камбоджа быстро воспитывает в чужаках уважительное отношение к отдыху.
Здесь я впервые увидел пиратские книги. Буквально месяц назад читал в New York Times о детях, которые продают такие на улицах Мумбаи. Некоторые из них годами крутятся в этом бизнесе, спят с книгами под головой вместо подушки, но не смогли бы прочитать их, даже если бы очень захотели — не умеют. Обложки блёклые, буквы немного расплываются, но читать можно, а цена обычно не превышает три-четыре доллара. Примерно столько же стоит и букинистика — привозишь в отпуск пару книг, прочитываешь их и сдаёшь в книжный. Но многие просто оставляют книги там, где живут — почти в каждом гестхаусе есть своя книжная полка. Устроиться бы тут где-нибудь библиотекарем. Уж лучше здесь, чем на Восьмой улице Текстильщиков.
Жаль и детей, которые днём должны быть в школе, но в это время продают всякое барахло на пляжах, и размалёванных крошек, выходящих на промысел ближе к вечеру. Взрослые по большей части заняты обычной для местности работой: женщины торгуют и работают в барах и отелях, мужчины водят транспорт и выходят в море. Говорят, однако, что изредка людям сносит крышу и кто-нибудь берёт нож и идёт грабить туристов. Это отчаяние.
***
Учусь ходить как местные. Не рекомендуется тратить силы на то, чтобы переступить камень — нужно аккуратно его обойти. В целом к ходьбе здесь очень интересное отношение. Уже со старшего школьного возраста дети гоняют на мотороллерах — это вопрос статуса. Малыши-велосипедисты, нарезающие круги на площадках у домов/рабочих мест родителей, смотрят на старших с плохо скрываемой завистью — похоже, ждут своего звёздного часа. Там, где можно ехать, кхмеры обязательно едут, поэтому с тротуарами туго, и пешеходам остаётся передвижение по обочине. Желание идти пешком кажется местным в целом безобидной, но всё же нездоровой причудой — мототаксисты и тук-тукеры приложат все силы, чтобы спасти тебя.
Прошёл через весь Сиануквиль и вышел к абсолютно пустому пляжу неподалёку от порта: шестьсот метров чистейшего (и отчего-то скрипящего под ногами) песка и считанное число отдыхающих, большинство которых составляли нарядно одетые кхмеры — скорее всего, зажиточные пномпеньцы. При этом стройка идёт полным ходом, уже построены и ждут отделки как многоэтажные отели, так и небольшие домики. Меня не покидает ощущение, что город готовится принять какое-то серьёзное мероприятие вроде чемпионата чего-нибудь по какому-нибудь виду спорта средней популярности, только вот он не готовится ничего принимать и вообще ни к чему не готовится — местный образ жизни не подразумевает мыслей о будущем. Не ленятся здесь только комары. Камбоджа — следующий Таиланд. Спешите прикупить здесь бар или гостиницу, пока не приземлился первый самолёт из Москвы.
***
Общаться по определённым моментам бывает непросто — по этой причине «спасибо, нет» по-кхмерски освоил раньше и использую чаще, чем просто «спасибо». Можешь читать в солнечных очках, когда тебе предложат купить ещё одни.
— У меня уже есть.
— Будет две пары.
Логика обезоруживающая. Порой «нет» не работает, поэтому приходится пускать в ход хитрости.
— Массаж!
— Потом. Завтра.
На следующий день диалог повторяется.
На улице часто клянчат милостыню. Тут тебе и голые, голодные и чумазые дети, и бормочущие что-то под нос старики, и виновато улыбающиеся мужчины без ног (наверное, это ужасно, но мне интересно, на противопехотных минах они потеряли конечности или нет). Созерцание нищеты не способует расслаблению — только возникновению тяжёлых мыслей о судьбах народа, который за последние полвека пережил гражданскую войну, автогеноцид (кстати, камбоджийское ноу-хау) и такой цинизм власть имущих, какой многим из современных диктаторов и не снился. Похоже, никакие перипетии не способны убить в кхмерах постоянную готовность улыбнуться смущённой, но при этом невероятно откровенной улыбкой. Разница между искреннейшей улыбкой камбоджийца и этикетным растягиванием губ усталого офисного москвича даже больше, чем между матчем Лиги Чемпионов и взаимным истязанием команд нижней половины турнирной таблицы Чемпионата России.
***
Под вечер попали на час в гости к Сопе — напарнику и другу Юры. Мы уселись втроём на мотороллер и с ветерком проехались по раздолбанной улице до хозяйского двора, причём Сопа разогнался, а потом рулил одной рукой, другой показывая нам не беспокоиться. Знай я, что он пьёт с десяти утра, сразу предпочёл бы пройтись, но меня подвело то, что часто ошибочно принимаю пьяных людей за просто весёлых. Поездка длилась секунд сорок (пешком такое расстояние добровольно проделает лишь тот кхмер, которому не на чем ехать), но эмоций хватило. Мероприятие было приурочено к Китайскому Новому году, но Юра объяснил, что это, разумеется, лишь повод выпить. Пока широко улыбающиеся и уже еле стоящие на ногах Сопа и соседи выплясывали под оглушительно громкую местную музыку из водружённых одного на другой старых динамиков, жена хозяина занималась своими делами в сарае, неодобрительно поглядывая на происходящее (кхмерские женщины почти не пьют — пьющую женщину могут счесть гулящей, непьющий же мужчина это нонсенс). Дети смирно сидели у входа в дом, но изредка всё же придумывали себе развлечения: особенно их развеселила идея побросаться друг в друга пустыми пивными банками. Под ногами бродили голые, словно после химиотерапии, куры. Я смиренно сидел на стуле и изо всех сил улыбался, чтобы никому не пришло в голову, что мне невесело — и так постоянно пытались то вытащить танцевать, то напоить пивом. Чувствовал себя некомфортно, причём именно потому, что все участники действа очень активно и абсолютно искренне желали мне добра и веселья. Встать и уйти не мог — хозяин бы обиделся, да и идти там было некуда.
***
В очередной раз ужинали с Юрой на ночном рынке. Несколько забегаловок под навесом, облепивших обе стороны небольшой улочки, открываются с наступлением темноты. Здесь в основном питаются местные, и цены гораздо ниже, чем в чинных заведениях для переживающих за здоровье и безопасность туристов. Однажды Юра был на ночном рынке с Сопой и заметил, что на соседнем столе вечеряют крысы. Когда мой друг обратил на это внимание, коллега объяснил ему: «This is life». А ведь так и есть. Поначалу я брал непонятно как вымытые многоразовые палочки для еды с опаской, а потом расслабился. За два с половиной доллара мы обычно угощались жареной курицей, к которой подавались рис и любопытный суп — подсоленная тёплая вода, в которой плавает мелко покрошенный зелёный лук. Вчера мы отступились от проверенной классики и заказали курицу с ананасом. Птица, как обычно, была хороша и лежала на жареных кусочках заявленного фрукта… и репчатого лука. Именно тогда окончательно понял, как проще всего описать Камбоджу тому, кто здесь не бывал. Эта небольшая страна, столько страдавшая от рук врагов издалека, соседей и собственных сынов, — сладкий, но при этом всё же зажаренный с луком ананас.
Кажется, мы стоим на пороге создания рубрики «Распознай гулящую женщину». Как просвятил меня Юра, кхмерки не едят лук. Считается, что употребление его в пищу свидетельствует о высоком либидо. Ну вы поняли…
***
В Сиануквиле есть, что делать, если рассматривать слово «делать» в его примитивном, молодёжном значении, в плане мирской суеты, перемещения тела, ненахождения в одном месте. Можно купаться — главное, в оба глаза присматривать за оставленным на берегу, а желательно изначально брать на пляж одно лишь полотенце. Стремишься в глубины морские — пожалуйста, от желающих предоставить снаряжение и вывезти на моторной лодке куда нужно отбою нет. Хочешь на острова — так вот они, эти острова. Изволите сосредоточиться на разрушении здоровья в весёлой компании — некоторые из баров открыты до шести утра. Интересно, как там во Вьетнаме или Таиланде — садись в кондиционируемый автобус с вай-фаем.
Однако по-настоящему это место ценно другим — оно позволяет не делать решительно ничего. Безделье в мегаполисах чревато дурными мыслями, и задёрганные горожане тратят на него гораздо больше жизненной энергии, чем собственно на то, что — по незнанию или вполне осознанно и серьёзно — делают своими делами. Здесь человек способен заново открыть для себя тихую радость ленивой неги, которая лично мне по окончании каникул после четвёртого курса казалась утраченной навсегда. За мирным пробуждением под балдахином москитной сетки следует лёгкий завтрак, за чтением книги — вкусный обед, за полуденным сном — беседы о музыке, футболе и смысле под чистым небом. Не то чтобы мне было какое-то особенное дело до звёзд, просто считаю, что люди должны видеть, как они горят там, наверху, уравновешивая картинку происходящего с нами здесь, внизу.
***
Тут есть лавочки неправительственных организаций, торгующих сувенирами и детскими рисунками. Доход от них идёт на поддержку бедных — выяснилось, что комплект школьной формы стоит $15, а на $45 на протяжении месяца можно кормить целую семью. Большинство детей здесь, к счастью, ходит в школу, но некоторые всё же вынуждены работать: девочки плетут отдыхающим фенечки на запястьях, мальчишки таскают по пляжу лотки с солнечными очками. Совсем малыши (на вид им от силы лет по восемь, но те, кто регулярно недоедает, как правило, выглядят младше своего возраста) по вечерам продают цветы и фейерверки. Туристов призывают ничего не покупать у маленьких торговцев, для которых такая работа становится ‘irreversible lifestyle’ (прочитав эту формулировку, подивился её точности). Беда ещё и в том, что каждый слоняющийся по пляжам доверчивый ребёнок — потенциальная жертва заезжего педофила. Ещё какие-то двадцать лет назад в Камбодже цвели буйным цветом бордели, и в некоторых из них были ‘детские комнаты’, но с тех пор безобразие стало гораздо менее масштабным. Считается, что изменений к лучшему удалось добиться за счёт давления на правительство со стороны международных правозащитных организаций (некоторые из иностранных журналистов и специалистов по региону прямо заявляли о «крышевании» заведений силовиками), но возможно, что сравнительный упадок этой индустрии обусловлен в том числе и развитием туризма, благодаря которому появились рабочие места. Так или иначе, всё продолжает упираться в проклятую нищету — за ночь с иностранцем молодая женщина может заработать $20-30, а за месяц честной работы официанткой с одним выходным в неделю платят всего $80-100. Когда ты сыт, так просто размышлять на тему нравственности. Время от времени белые люди приезжают в бедные страны просвещать местных девушек. Они рассказывают о неизлечимых болезнях, а в ответ слышат: «Я лучше умру от СПИДа завтра, чем от голода сегодня».
***
Иностранцев в Камбодже полно. Есть, разумеется, дипломаты и представители иностранных компаний, которые отработают контракт и сразу вернутся домой, но есть и те, кого зов души заносит сюда на неопределённый период времени.
Здесь, как и везде, действуют волонтёрские организации, которые с удовольствием обеспечат тебя занятием — учить детей рисовать, говорить по-английски или работать на компьютере. Раньше наивно думал, что подобные конторы поддерживаются или стариками-миллиардерами, осознающими, что богатство с собой в гроб не унести, или крупными компаниями, заинтересованными в налоговых послаблениях и улучшении своего имиджа, однако за полчаса в интернете с удивлением осознал, что за право кому-нибудь помочь вполне ощутимые деньги хотят и с самого волонтёра. Видимо, в развитых странах желающих почистить карму (или, скорее, сбежать из тлена оупенспейса или от бессмысленности жизни — давайте честно) однажды стало так много, что образовался конкурс. Наверное, это вполне логичная схема, ведь некоммерческие организации действительно вынуждены постоянно изыскивать средства, но всё равно почему-то расстроился — выхожу на сцену с желанием одарить детей душевным теплом, а мне в ответ предлагают билет на аттракцион.
Ник — управляющий одной из гостиниц на пляже. Он из Манчестера и болеет за «Сити», прямо как братья Галлахер и Иэн Кёртис. Вскоре после знакомства зарядил мне про польские отделы в английских супермаркетах и нежелание быть иностранцем в собственной стране, и я подумал, что он здесь, так как его завод закрыли. Однако необременительная открытость, умение говорить и слушать, напускной цинизм и отменный горький юмор выдавали в нём человека непростого — позже выяснилось, что до кризиса он был финансовым директором.
Женя — коллега Юры и Сопы. Ей очень нравилось в Штатах, но, увы, возникли проблемы с визой. Истории её странствований хватило бы на съёмки пары сезонов сериала: тут тебе и выпекание пиццы в сорокаградусную жару за $6/час, и ночёвки на скамейке в парке. Сейчас она уже год как живёт в Сиануквиле. У них с мужем недвижимость в Камбодже и Таиланде, которую они сдают. В марте едут в отпуск в индийские горы — «походить в куртке, пожечь камин». Вопрос «Когда назад?» Женя уточняет: «Куда — «назад»? В Америку я бы с радостью…». В России она не живёт уже семь лет, и это явно не тот случай, когда absence makes the heart grow fonder.
Тони — коллега Юры, Сопы и Жени. Он так вообще чёрный бруклинский парень. Недавно щенка завёл. Человека с размахом всегда видно сразу.
***
Есть несколько любопытных моментов, о которых не мог не рассказать.
Многие народы имеют чем похвастать в плане систем счёта, и кхмеры не исключение. Числа 6, 7, 8 и 9 не имеют собственных названий, поэтому 6 — это «пять один», 7 — «пять два» и т.д. Десятка, к счастью, не обделена, и 18 — «десять пять три». Есть и другие нюансы (интересующиеся могут провести самостоятельное исследование), но все эти «пять три» и «пять четыре» показались мне забавными.
В стране одновременно ходит две валюты: американские доллары и камбоджийские риели. Знал об этом, но до приезда не понимал, как это работает на практике. Всё оказалось проще простого: ходят они рука об руку, и один доллар равен по достоинству четырём тысячам риелей. К примеру, когда платишь за что-нибудь $1.75, можешь дать доллар и три купюры по тысяче риелей, можешь дать пятитысячную и двухтысячную бумажки, можешь дать два доллара и получить тысячу сдачи, можешь дать пятидолларовую банкноту и получить обратно два доллара и пять тысячных бумажек — вариантов полно. В ходу отдельные купюры по 100, 500, 1000, 2000, 5000, 10000, 20000 риелей. Существуют и банкноты по 50000 и 100000 риелей, но мне такими средствами ворочать не доверяли. Монеты по $0.25 и $0.50 здесь не ходят, местных монет тоже не видел. Поначалу всё это кажется немного путаным, но тот, кто умеет умножать и делить на 4000, не пропадёт. Ох уж эти деньги — как начнёшь размышлять о них, так и остановиться не выходит.
Местные жители любят одежду. Можешь ходить в шортах и футболке, и душ всё равно будет желаннее обеда. Кхмер же будет невозмутимо рассекать в джинсах и кофте с капюшоном и, если того потребуют обстоятельства, прямо так и заснёт (например, в своём тук-туке). Женщина так вообще может ездить на мотоцикле в перчатках и шляпе с широкими полями, но хотя бы ясно, зачем — стремление к белизне кожи здесь на уровне мании, поэтому днём модницы предпочитают держаться в тени, а перед сном втирают кремы, от которых кожа якобы светлеет. Такая одержимость может показаться смешной, но после историй о японцах, которые ложатся на операции по расширению разреза глаз, меня уже ничего не удивляет.
Купаются кхмеры тоже в одежде. Прекрасный пол плещется в воде в платьях, сильный — в шортах и футболках. Туристам также не рекомендуется смущать местных и расхаживать раздетыми за пределами пляжей, а просьба не загорать топлесс (и уж, тем более, совсем голым) во всех путеводителях и справочниках выделена жирным шрифтом.
***
Мы брели с Юрой в гору по жаре. Он ощупывал непонятно срастающуюся после перелома ключицу, мрачно размышлял о том, сколько месяцев бюрократы будут менять ему загранпаспорт и в итоге взорвался: «Вот что я здесь делаю, а? Женился бы на мариечке, мама бы мне пироги каждый день пекла… Нет же, попёрся!». Я прекрасно понимал его чувства — в Камбодже действительно есть риск почувствовать себя оторванным от дома.
В аэропорту Пномпеня со мной заговорила чета американцев. Мы обсудили северокорейские ядерные испытания, последние события в жизни Оскара Писториуса, положение дел в Сирии, они поинтересовались, как там дела у нас в России, и сообщили, что живут в Азии с 1984 г. И после всего этого мужчина даёт мне методичку, чтобы я обрёл себя в Боге!
И к истории, на фоне которой все остальные рассказы о поездке меркнут. Наблюдая за маршрутом полёта на экране, встроенном в спинку переднего кресла, отметил для себя то, что в KoreanAir до сих пор не знают, что один из наших городов-миллионеров уже давно не Sverdlovsk. Однако по-настоящему прозрел, лишь увидев две точки в верхнем левом углу экрана: «Edinburgh, 1942» и «Kursk, 2000». На карте, которая не могла похвастать даже Уральскими горами, были указаны места затопления нашей подводной лодки и британского крейсера, уничтоженного немецкой субмариной семьдесят лет назад… В такие моменты мне кажется, что больше вопросов ко Вселенной не имею.